За наш футбол я не болею, баста!
Здоров я – пусть врачи покажут справку.
Прощай, толпа хмельных энтузиастов,
В другую угодил людскую давку –
Бесплатным приложением к услугам
Всекоммунальным – тело припаяли.
Квитанция и банк – подруга с другом –
Чернильниц ряд на рюмку поменяли.
В души кибитке бредит новый Каин.
Новокаин не лечит сердца боли.
К плохому мы быстрее привыкаем –
Проверьте, вот, хотя бы на футболе:
Мерзавцы-судьи, правил – больше права,
Газонов нет, есть тренер с желтой картой,
Плюс фанатизм – бессмертная отрава,
Чтоб полный финиш начат был со старта.
Табло с нолем на нашей половине –
Не точно били. Может быть, не тех?
Выходит, зря составы обновили,
Сбрехал колдун про счастье и успех.
Эксперты, бля!.. Вам якорь надо в глотки!
Наставник – ниже третьей лиги явно,
Седой черлидер в розовых колготках,
Оставшиеся – в доску постоянно.
Средь райских яблок много и червивых,
Внутри гигантов жмутся коротышки.
(И я не без греха – судьба в чернилах.
Полжизни шулер мне сдавал картишки).
В красивой форме прячут дилетанта.
Загонят в угол – толку строить стенку?
Штрафные и пенальти бьют из танка:
Сюжет, эфир, минутная нетленка.
Не профи клуб – команда Звездуновых
С арбитрами границы боковыми.
Мы кровью плачем от стратегий новых.
Мы – в ауте, а вы нам – угловые.
Был же корабль и красивые новые пушки,
Вера в людей, подвиг во имя страны,
Племя вождей – и патлатых, и с лысой макушкой,
Четкий кордон от родимой до ИХ стороны!
Люди любили трепетно, жертвенно, ярко,
Шли в лагеря от изрезанной школьной скамьи.
Волны, пробел между ними под каменной аркой –
Чайка, и штык на отливе проросшей скалы.
Ветра свободы! И – чтоб не схожей с чужбинной!
Вечной борьбы! Счастья увидеть врагов!..
Радость была от заклеенной пленки бобинной,
Запаха роз, вкуса простых пирогов!
Что нам теперь? Пластик, инфляция, доллар,
Курс отобравший партии и кораблей,
Куча квитанций и вышибатели долга,
И для музея – сотка советских рублей,
Белых манжет бизнес почти идеальный,
Шутка ли: красть по закону и жить по уму.
Поезд отходит. Путь не последний, но дальний.
Что ты кричишь и кому, я никак не пойму.
Высажу память, чтоб не мешала портвейну
Мозг ублажать, что давно и смертельно устал.
Смысл теперь – лезвием острым по вене,
Если она безнадежно-жестоко пуста?!
— Кто вы, попутчик?
— Так, из вампиров.
— Бывает…
— Что ты уставился – бледных людей не видал?
Впрочем, и я иногда о себе забываю,
Памятник рушит мой обнаглевший вандал…
Странный вампир лишь смотрел на меня с сожаленьем.
Он, я уверен, сам бы мне крови налил.
Крест и Христос – знаки простого сложенья.
Ставьте мне плюс и смените на нимбы нули.
Спать не могу – будят колесные пары
Всех поездов, не доехавших к райским садам.
Вампы хрипят, памяти флаг растрепали.
В кассу – билет до былого: заплАчу и сдам.
Поезд отходит. Мне ли бормочет перрон?
Окна осенние – наглухо: вижу – не слышу.
Буквы, танцуйте под беспокойным пером.
Что ей, строке, даже если ее не допишут.
Луна металась – шарик по рулетке.
Я – не игрок, зачем же мне zero?
И без того живу, как птица в клетке,
Когда вокруг сплошное казино.
Да-с, праздник жизни где-то, у кого-то,
Кто ставки сделал вовремя и точно –
Гуляй теперь не только по субботам,
Дуркуй, как хочешь, – будет правомочно.
А что другим? Пусть знают четко место.
В меню – надежда: в наши дни – немало.
В стакане – яд, запей родную честность –
Она всегда лишь время отнимала.
К чему стремились, счастье в чем искали?
Улучшить мир хотели непременно?
Но вот река – такая же, и скалы,
Дымят заводы, травят нас посменно.
Народ привычно беден большей частью
И гордый, к революциям пристрастен,
Меняет он бессмысленно начальство:
Вчера «прощай», сегодня снова «здрасьте».
На «красное» давно уже нет ставок.
У всех везучих – личная охрана.
Игре – конец. По новому уставу,
Фортуне не видать вовеки храма.
Zero с дырой над нами или, может,
Блестит луна копейкой украинской?
Чеканит Бог созвездия прохожим,
И надо верить – счастье очень близко.
Но нам – увы! – красот небес не надо,
Мы слушаем: бомбят иль не бомбят.
И льем бензин в «стекло» от лимонада,
И пороха хватает у ребят…
Про сгинувших сказали: «Не свезло им».
Конечно, брат, живущим всем везет.
Не чокаясь, мы пьем с крупье за зори.
Летит луна нулем за горизонт,
А может, фишкой золотой.
Кто разберет?
Это так просто — в тумане молочном
Вдруг потеряться, не видя троп,
Сделать из пара себе оболочку,
Как парашют без колец и строп.
Мимо грибов, мимо нор с пеньками,
Где бесконечно листва шуршит,
В небе деревья молчат венками,
Саван под ними водою сшит.
Нет, не зову никого на помощь
И не хочу, чтоб нашли меня.
Но проводник мой, конечно, сволочь.
На проводницу его б сменять!
Ветер поднялся — туману крышка,
Мой парашют разорвало враз.
Это так просто: нужна передышка,
Чтоб не замылился вовсе глаз.
Но созерцаю опять серость:
Лица все те же, дела, дома,
Будто туманом заправлен ксерокс:
Копии жизней — сплошной дурман.
Когда отпевали империю и швы на устах резали,
Из дурок людей скомканных заставили волю пить,
Казахскую бросив прерию, мы, дембельки нетрезвые –
Летели звезды осколками! – мечтали петь и любить…
Жаль, жизнь оказалась дикою, достойная загранпаспорта.
Не голых ждала Америка, а хитрых и деловых,
Не массу, толпу безликую из общего – вечно! – транспорта
И черно-белого телека, сколоченного для них.
Успевшим сбежать завидую, они сейчас – выше плинтуса
Коморок бесплатных, каменных, и боком заходят в дом.
Стезя ж моя – неликвидная, цена ее – меньше минуса,
Тянусь фитилем я к пламени, как неучи – за кордон.
Спасибо, не бросил боженька – собрал черепушку полностью,
Чтоб мысли мои простецкие другие смогли читать.
Словастым – одна дороженька: известие делать новостью
Про чьи-то движенья светские и прочую благодать.
Зря что ли перо отточено на рифах из рифм да водами?
Пускай не с алмаза прочностью, но правду рубить легко –
Про ставни, что заколочены и про торгашей заводами
Строчил я с предельной точностью – по верхним и глубоко.
Веселые девяностые. Бандиты – трудоустроены.
Смешно ж, если был директором всю жизнь, а гвоздя не взял.
Банкроты – газеты постные, театры больны гастролями.
Легко дыши без детектора, ведь долго ж было нельзя.
За вредность от фактов жареных и печень железобетонную,
За дерзость и гонор с наглостью – повышенный гонорар.
Бродила толпа ужаленных с писаками многогранными.
Я тоже был в этой повести, теряя свой Божий дар.
Боль умчалась искрами…
Очень тихо в дом
Тенью входит быстрою
Старый астроном.
Чувство где-то райское:
Прям с утра — табак.
И затишье майское —
Очень добрый знак.
Звездочки сосчитаны
Млечного Пути.
Дедушка начитанный
Должен спать идти.
Не нашел он ангелов,
Сколько не смотрел,
Хоть достать из Англии
Он прибор сумел.
Выкурил он трубочку
Глянул на рассвет.
Выпил чая кружечку,
Дал зубам рулет.
И вздохнул, задумавшись,
Слезоньку смахнул.
Листья клена хмурились.
Дедушка уснул.
Кресло в такт колышится.
Стареньким часам.
С неба песня слышится
Ангельских осанн.
Наточенные стрелки на часах
Ножами режут сутки – палачи.
А я затылок снова свой чесал,
От жизни подзатыльник получив.
И лето нынче вовсе ни к чему –
Ни моря, ни дымящихся мангалов.
Но маятник я все-таки качнул,
Чтоб каждое мгновенье замигало.
Тик-так – идут, и режут, и кромсают:
Настенные, каминные, ручные.
И до последнего они нас не бросают,
Летят часы дневные и ночные.
О, время, ты – глухое и немое,
Невидимо, жестокое, скупое!
Дай две недели, чтоб сгонять на море,
И буду я весь год потом спокоен,
А час придет – ни я тебе, ни ты мне
Нужны не будем – это несомненно!
Но шли круги над цифрами латыни
И гробили мечту мою в три смены.
Над городом листва кружила плавно.
Смеялась вечность. Лето исчезало.
На бархатный сезон не будет планов,
И без меня напьются на вокзале.
© Многие материалы эксклюзивны и права на них защищены!
Сделано для ВАС!