Станислав Бескаравайный
Апрель сорок второго
— А в двадцать первом, когда у нас голод был и в Лиге Наций голосовали о продовольственной помощи, какая страна высказалась против? — выдвигается вперед. — Назвать вам её? Такая «благодарность». У меня тогда брат умер, и ту страну я очень хорошо запомнил.
Црнянский молчит. Проявляет благоразумие.
— Вы не любите большевиков? Большевики не любят вас. Но выкуп немцам заплачен По прошлогодним соглашениям — пять грамм платины за человека.
Црнянский — состоятельный дипломат, у которого на британских счетах много чего осталось, и может вернуть эти средства. Но сейчас молчит. Эшелон он уже не выкупит. И лагерь вокруг ему не по карману.
Левитан начинает рассказывать о провозглашении государственного суверенитета Индии.
И тут наитие подсказывает сербскому писателю правильный вопрос.
— Вы боитесь, что Штаты в итоге договорятся с немцами? Или с японцами?
— Пока Рейх доедает Британскую империю — сомнительно. Или пока Япония воюет в Китае. Но улучшить отношения со Штатами — нам надо.
— Как вы себе это представляете? Я попадаю в Конгресс и начинают «стучать лысиной по паркету»? — эту поговорку он произносит по-русски.
— Нет, — улыбается Сошкин. Но тут же стирает улыбку с лица, — Вообразите, это может быть очень сложно, но попробуйте, что вот такая ситуация сохранится пять лет. Или даже десять.
— Сербии не станет, — лицо Црнянского будто мукой присыпают, — Вообще. Хорватия, куски Болгарии с Албанией. И Венгрия еще.
— Будет Новая Краина, автономия в степях. И сербы останутся.
Црнянскому становится холодно и он тянется к чаю.
— Через пять лет, весьма возможно, Штаты договорятся с Рейхом. В Лондоне будет революция, снимут короля и провозгласят пятьдесят первый штат. А пятьдесят вторым станет Шотландия. Тогда им снова понадобится пирог для дележки.
— Вы себе щедро отмерили — целых пять лет, — странное злорадство прорезается в голосе Црнянского, — Думаете, у вас второй раз получится — рассылать приказы по немецким дивизиям «сварить обед и двигаться на Сокаль»? Или отдать приказ об аресте Канариса?
— А что это меняет? Сербы теперь по обе стороны границы, и если война, то мужчин не будут призывать в армию? И если одновременно с Японией — то в Казахстан могут прийти войска китайских коллаборантов. Мало приятного.
— Так дайте народу сербскому изойти в Штаты.
— Всем?
— Конечно всем — и сирым, и малым. Думаете, там мало заплатят?
— А вы уверены, что все хотят? В партизанах только четники или есть коммунисты?
— Немного там коммунистов, — Црнянский это говорит с убежденностью, присущей всякому политическому радикалу.
Сошкин снова берет паузу. Ему требуются какие-то новые подходы.
— Знаете, в чем проблема поляков?
— Кроме злокозненного четвертого раздела?
— Еще хуже. Основная, — дипломат пропускает шпильку мимо ушей, — У них элита живет в образе великой державы. В откровениях блаженного Юзефа Пилсудского. До сих пор. С ними невозможно договориться. Но существуют они теперь не в Варшаве, а в Лондоне. Население осталось на Висле. Выбрать себе новую элиту они не могут. Немцы хотят всех убить. Британия от старой элиты не откажется. Получается капкан. У нас, — он показывает пальцем наверх, — нет никакого желания освобождать такую Польшу. Придется положить десятки тысяч бойцов и жутко рисковать в большой драке с Рейхом, чтобы получить еще одну Финляндию?
— Своя элита для Сербии у вас имеется — во всём вам послушная и хребта не имеющая.
— Но что о ней знают в других странах?
— Вы предлагаете мне её рекламировать? — писатель, бывший дипломат удерживается от вопроса: «Что с женой Тито?»…
— Вот теперь мы добрались до предложений, — Сошкину откровенно надоел этот буржуазный интеллектуал с крупными, южнославянскими тараканами в голове. Но вида он не показывает, — Вы готовы их внимательно выслушать?
— Да.
— Первый вариант. Завтра утром мы садим вас и детей в приличную теплушку до Владивостока. Там продаем американцам. Цена — один зуборезный станок. После её уплаты никаких обязательств.
— Стоматология? — не понял Црнянский.
— Машиностроение, — разъяснил Сошкин.
— Допустим. Второй вариант.
— Вы будете создавать благоприятный фон для восприятия действий Союза. Не социализма, но Союза — это разные вещи. Конкретных заданий, вроде разблокирования наших счетов — с Финской подвисли — не даю. Вербовать мужа вашей сестры тем более не надо. Просто будем искать точки соприкосновения. Взаимовыгодные. Через несколько лет, возможно, вы понадобитесь для переговоров уже США с немцами по сербскому вопросу.
— Я меньше всего хочу переговариваться с каким-нибудь группенфюрером.
— Вам-то зачем? Из Штатов пришлют вполне арийской внешности человека, немца по бабке с отличным выговором восточного побережья и безупречным хохдойчем. А вас поставят консультантом.
— Это очень туманные перспективы.
— Но если вы соглашаетесь на этот вариант — добро пожаловать в Ленинград. Пообщаетесь со славистами. Встретите знакомых. Напишете пару статей — по сфере ваших научных интересов. Может быть, проконсультируете перевод ваших стихов. Потом приедете в Нову Краину, там поживете несколько недель, может быть месяцев. И снова Владивосток.
— По-прежнему я теряюсь в догадках. К чему всё это?
— Будь вы типичным польским элитарием, то из эшелона вышли без усыновленных детей. А так «душа ваша страданиями народа уязвлена стала», — процитировал уже Сошкин, — Вы не станете толкать тамошний истеблишмент к войне с Союзом, увидев, что здесь сербы живут нормально.
— Вы мало походите на гуманиста.
— Болтать лишнего я вам тоже не советую…
— Сколько у меня времени для принятия решения?
— Я приду утром.
— Хорошо, — кивает Црнянский, — я поразмыслю.
На пути в гостиницу Сошкин думает не о перспективах Индии — а сейчас там такое завертится! — но том, что будь он верующим, просил бы у неба немножечко адекватности. Для всех.
Март 2019